[5]

Девятнадцатого ноября французские войска форсировали Ла-Манш. Наиболее ожесточенное сражение произошло на северо-востоке Англии; с военной стремительностью британские войска отступили на заранее подготовленные позиции в районе Сент-Квентина и в самом городе — траншеи были вырыты в начале кампании — и закрепились там. Но французская армия получила подкрепление. Три батальона регулярных войск штурмовали позиции британцев, а затем первый великанский корпус пошел в атаку на восточном фланге. Оружие, которое несли великаны, было тоже гигантских размеров: здоровенные деревянные дубины с насаженными на них массивными железными кольцами, огромные самопалы, что стреляли разрывными снарядами бочкообразной формы. Из них бробдингнежцы стреляли с плеча, целясь вниз. Картечины, на которые разрывались эти снаряды, были начинены греческим огнем. [24] Великаны оказались замечательно нечувствительными к ружейным пулям.

Битва при Сент-Квентине оказалась, вероятно, самым значительным сражением за всю войну. Регулярные войска штурмовали английскую линию обороны одновременно с двух направлений; великаны из бробдингнежского отряда, передвигаясь среди сражающихся с намеренной, величавой медлительностью, крушили направо и налево, орудуя длинными шестидесятифутовыми копьями с утяжеленными металлическими боевыми наконечниками весом в тонну. Их огромные самопалы повергали в хаос ряды англичан. Один полковник просто побелел, когда ознакомился со сводкой о потерях.

— Если бы это были не трупы, а фунты стерлингов, — сказал он своему адъютанту, — мы бы здорово разбогатели.

Его острота мигом облетела весь лагерь. Мрачная шутка вполне соответствовала действительности, ибо и в самом деле у английской армии было много трупов, но мало денег. Однако главнокомандующий все же отправлял повторявших ее на виселицу по обвинению в государственной измене даже тогда, когда остатки армии отступили к побережью. Сам же он дал деру в тот момент, когда авангард французов пробивался через лагерь мимо болтающихся тел повешенных.

Английские войска уходили из Сент-Квентина, переправляясь через Па-де-Кале. Приказы о строительстве линии редутов игнорировались, а те, кто все-таки их выполнял, принимали геройскую смерть. Командиры подразделений пытались координировать эвакуацию войск на пляжи возле Кале, но французы нажали и планомерная погрузка на суда превратилась в беспорядочное бегство. В конце концов бробдингнежцы снова оказались в воде, они нападали на шлюпки и отправляли их на дно. Слышались крики, пальба, повсюду царили беспорядок и замешательство. Потери англичан были даже больше, чем в сражении при Сент-Квентине.

Трупы английских солдат перекатывались в прибое, песок набивался в их рты, волосы, в невидящие глаза.

Бейтс следил за новостями, с боязливой жадностью прочитывая наспех свежие газеты. Как любой англичанин, он желал поражения французам. Но он также желал им победы, которая означала бы и победу угодного Господу дела, которому он посвятил себя. В итоге он не знал, чего хочет. Он хотел спать, но был способен только беспокойно метаться и ворочаться на грязных простынях.

Слуга исчез, и это не удивило Бейтса. Люди покидали столицу.

Второй и третий великанские корпуса переплыли Ла-Манш, таща за собой баржи с войсками. Английская армия, призвав на службу резервистов и поставив под ружье всех мужчин, каких только можно было найти, собралась на холмах южнее Кентербери. Коммивояжеры и проезжие передавали новости. «Ужас, похоже на конец света, — говорили они. — На Гэдсхилл проповедник вещал, что конец света близится. Эти гигантские люди несут гнев Божий».

Поток беженцев из Лондона увеличился. Бейтс, к удивлению своему, обнаружил, что переживает один из периодов кипучей деятельности, который не очень-то соответствовал тому, что происходило вокруг. Он поднимался сравнительно рано и бродил по лондонским улицам, бесстрастный, как сторонний наблюдатель. Он смотрел, как слуги грузят пожитки на повозки возле богатых особняков на Мэйфейр; смотрел, как лавочники заколачивают окна магазинчиков, а их жены заворачивают в носовые платки своих поскуливающих лилипутов. На Грейт-Норт-роуд он видел, как огромная, пульсирующая людская змея уползает к горизонту; люди шли, устало тащились, торопливо шагали или, пошатываясь, брели, катились ручные тележки и конные повозки; мужчины волокли огромные тюки в ярды высотой, набитые брякающими горшками и свернутой одеждой, женщины несли детей и вели на привязи домашний скот.

Бейтс простоял больше часа, наблюдая за медленно ползущим людским потоком, казалось, таким же неистощимым и бесконечным, как сама Темза. Мимо на рысях шли ополченцы, уличные торговцы расхваливали свои товары, заводные устройства летали туда и сюда над толпой, пересекая дорогу во всех направлениях. В конце концов Бейтс побрел обратно в город, зашел в свой клуб. Там был один Хармон, да еще повар в задней комнате.

— Боже мой, что происходит, — пробормотал Бейтс.

Хармон рассыпался в извинениях, он знал свое дело и делал его в любых условиях.

— С ланчем не будет проблем, сэр, если вы хотите поесть. Бейтс поел. Его мысли возвращались к увиденному. Есть ли возможность убедить генералов в том, что Англия терпит поражение из-за пренебрежения Божьими заповедями? Парламенту следовало бы выпустить воззвание, освобождающее лилипутов, и тогда Божье сияние, несомненно, снова снизойдет на Его народ. Он медленно побрел домой, и путь на Кавендиш-сквер занял у него времени вдвое больше обычного. У дверей его ожидал какой-то незнакомец.

— Сэр, — проговорил он, шагнув вперед. — Вы мистер Бейтс? Этих слов хватило, чтобы выдать французский акцент. Бейтс вдруг испугался.

— Что вам угодно?

— Успокойтесь, сэр, успокойтесь, — сказал незнакомец. — Я полагаю, вы — друг мистера д'Ивуа?

— Д'Ивуа? — сказал Бейтс. — Да.

— Я принес от него сообщение. Может быть, нам пройти в дом?

— Ваша армия в Кенте, сэр, — сказал Бейтс. Его колебания относительно того, драться или бежать, разрешились в пользу первого. — Пока мы тут разговариваем, она разграбит Кент, сэр.

Незнакомец только повторил:

— Я принес от него сообщение.

Человек не назвал своего имени и даже не сказал, как к нему обращаться. Он принес с собой кожаный портфель, а башмаки его были порядочно изношены на каблуках и носах. Когда они вошли в дом и Бейтс расшнуровывал свои башмаки (у него не было теперь слуги, который бы это сделал), незнакомец осторожно поставил портфель на стол, снял треуголку и поклонился.

— Быстрота желательна, сэр, — сказал он. — Я извиняюсь за мой английский, за речь. Вы простите мое выражение? — Не дожидаясь ответа, он продолжал: — Мистер д'Ивуа просил вам особенно. — Последнее слово он произнес, тщательно выговаривая каждый слог. — Он и я просим вашей помощи. У вас есть вера в наше дело, я думаю.

— Дело?

— Для тихоокеанцев. Для маленьких и больших, этих народов. Его святейшество объявил эту войну священной, чтобы освободить эти создания из рабства. Да?

— Да.

— Наша армия скоро будет в Лондоне. Мы просим вас кое-что для нас сделать, которое сделает окончание войны более быстрым. Если вы сделаете эту вещь для нас, война окончится скорее и святое дело будет достигнуто.

— Да, — проговорил Бейтс. Во рту у него пересохло.

— В этом ранце есть одна особа.

— В ранце? Незнакомец поклонился.

— Неправильное слово? Извиняюсь. В этом мешке, в этой сумке?

— Нет, сэр, я понял вас.

— Пожалуйста, доставьте вы этот ранец в лондонский Тауэр. Как мы считаем, эта башня — командная позиция по обороне Лондона. Генералы, военное снаряжение, войска — они собираются там. Особа внутри ранца будет способна подействовать на это все, чтобы… чтобы сделать окончание войны более быстрым.

— Там — лилипут?

Незнакомец поклонился и открыл застежку портфеля. Лилипут отцепил от себя мягкие привязные ремни, которые закрепляли его внутри, выбрался оттуда и встал на столе по стойке смирно.